Голубая гортензия
Автор: Яся Белая_ака_ crazy belka28
Бета: Морвен The Orthodox Elf *ура, у меня появилась беточка!*
Фандом: Bleach
Рейтинг: PG-13
Пейринг: Орихиме/Гриммджо
Жанр: флаффный романс+POV
Диклаймер: все, кроме моего полуночного бреда, великому Кубо)))))
Саммари: о цветах, звездах и общности душ
Комментарии: обожаю сказку «Аленький цветочек», правда, вот цвет растению безжалостно поменяла, да и еще – ООС и АУ в наличии, поэтому автор просит убить его быстро и по возможности безболезненно ))))
Размер: мини
Статус: закончен
ознакомиться
Солнце, пойманное в клетку,
Не смеется, не мурлычит,
Иногда — дождями хнычит,
Да и то — довольно редко.
Солнце, пойманное в клетку,
Тухнет и сиять не может,
Просто смотрит, как там гложет
Ветер худенькую ветку.
Солнце, пойманное в клетку,
Больше вам не улыбнется,
Больше вам не поклянется
Двинуться с утра в разведку.
Солнце, пойманное в клетку,
Греть разучится, наверно,
Станет вдруг характер скверным,
Вы возьмите на заметку…
Солнце, пойманное в клетку,
Отпустите лучше сразу,
Чтоб смогло — вот это радость! —
Сделать радугой разметку…
Не сажайте солнце в клетку!
Я не умею рисовать. Вечно что-то невнятное получается. Дети в начальной школе и то лучше рисуют. Тацки и Чизуру меня, конечно, всегда хвалили, но они такие добрые и очень меня любят. В общем, хуже моих динозавриков только зайчики Кучики-сан.
Здесь темно, и все цвета одинаковые. И пусть я плохой художник, но даже я бы с удовольствием согласилась раскрасить этот мир.
А вот и мой соглядатай. Он похож на Пьеро из сказки о девочке с голубыми волосами. Братик когда-то читал мне эту историю перед сном.
У моего надсмотрщика безжизненные зеленые глаза, а полосы на щеках — будто слезы. Но мне его почему-то не жалко, мне рядом с ним холодно.
— Значит, ты не хочешь есть, женщина? — его голос звучит так нездешне. Хотя, впрочем, вполне даже здешне. Такой же пустой, как и он сам.
Я отрицательно качаю головой и прошу принести мне бумагу, кисти и краски.
Он пожимает плечами и уходит. У него приказ — выполнять все мои пожелания. Это он исполняет тоже. И вот передо мной белые листы всех размеров, набор кистей и краски. Не акварель и не масло. Непонятно вообще из чего они, но ими можно рисовать сразу, не разбавляя водой.
Укладываюсь на ковер, задираю ноги, подтягиваю к себе один лист и задумываюсь: что бы такое изобразить?
Ятта! Конечно, закат. Здесь ведь нет солнца, а я так его люблю.
Макаю кисть в оранжевый: мой закат будет яркий-яркий, во все небо! То есть — на весь лист. Закрашиваю белый прямоугольник рыжим, и в комнате становится светлее. Вон там, в уголке, нужно добавить немного небесного. Окунаю кисть в голубой…
Дверь открываться с ноги. Моя рука вздрагивает, капля краски срывается с кончика кисти и падает на мое полотно огромной кляксой, растекается неправильным, яростным, голубым солнцем… И мир на картинке умирает, ведь планеты голубых звезд испепелены их нестерпимым светом, пустынны и безжизненны.
Арранкар со всполохами ярко-синих волос презрительно смотрит на меня с высоты своего роста. И мне хочется вжаться в пол, исчезнуть. Я еще помню, как он «защитил» меня…
Он ухмыляется, даже скорее скалиться, хищно и недобро, и присаживается рядом на корточки.
— Чем занята, рыжая?
— Р-рисую… — произношу я, стараясь не смотреть на него. Но он и так чует запах моего страха, как я чувствую исходящие от него самодовольство, превосходство и силу…
— Да, я слышал, что вы, люди, делаете много всяких глупостей, — он разворачивает к себе мой шедевр и тычет в него пальцем. — Что это?
— З-закат… — лепечу я. Ками-сама, но почему я не могу унять эту противную дрожь.
— А что такое закат? — неожиданно спрашивает он, продолжая разглядывать мой рисунок.
— Закат… Ну как объяснить? Это когда солнце садится за горизонт перед тем как наступит ночь…
— А потом?
— Потом?
— Да, что потом случается с солнцем?
— Через несколько часов оно опять появляется. Это называется рассвет. И потом наступает утро, а потом-потом — день, а затем — опять закат и ночь…
— И так все время? — голос меняется. Мне кажется или я и вправду слышу в нем грусть?
— Да, все время… И это очень красиво… Что закат, что рассвет. Небо становится… — я теряюсь, не в силах подобрать слова, но, поразмыслив мгновенье, заканчиваю, — невероятным.
Неожиданно он протягивает мне руку и говорит:
— Вставай.
Мы подходим к дивану и садимся рядом.
— Расскажи еще что-нибудь, — почти просит он.
— О чем?
— Ну… о том, что ты еще любишь, кроме как следить за солнцем?
— Еще люблю цветы.
— А что такое цветы?
Я встаю, беру еще один лист и рисую все той же голубой кисточкой.
— Вот.
— Они похожи… — задумывается, пытаясь подобрать сравнение…
— … на звезды, — осмелев, подсказываю я. — Эти называются гортензии.
— Красиво, — это моя-то мазня?
Но тут я встречаюсь с его невозможно-лазурными глазами и почему-то давлюсь словами. Он смотрит на меня пристально и очень внимательно, как крупный зверь перед прыжком. А потом отводит глаза и произносит:
— Тебе не противно? Я…в смысле?..
И, подняв на него глаза, понимаю, что он ждет ответа. Но я отвожу взгляд и молчу.
Он вздыхает, встает и уходит.
И рисование почему-то перестает быть интересным.
— *** —
В этот раз он снова врывается без стука и предупреждения. Лицо почти испугано.
— Скорее, спасай, — едва переведя дух, выпаливает он и протягивает мне горшок со скелетиком какого-то растения. — Это — гортензия… И старушка очень ругалась, когда я ее забрал…
Говорить об аморальности поступка некогда — хрупкое растеньице гибнет на глазах: от листьев — силуэт, цветы — бесцветнее и тоньше рисовой бумаги.
Разворачиваю Купол Отрицания, и гортензия медленно приходит в себя. Вот уже венчики ее цветов закивали мне голубыми головками. Кажется, их тоже кто-то раскрасил: на кончиках — голубее, ближе к середине — почти белым. Ершистый голубой зонтик, словно его шевелюра.
Оборачиваюсь к нему и встречаю полный восторга взгляд. Так смотрят на божество. Смущаюсь и чувствую, как щеки заливает румянец.
— Я видел солнце перед закатом, — наконец говорит он. — И там совсем все не так, как у тебя на картинке. Все должно быть наоборот: солнце — рыжим, а небо — голубым. Дай краски, — как-то совсем необидно приказывает он, и я с удовольствием повинуюсь. Мне и самой интересно, что выйдет из этой затеи.
Он сосредоточено замалевывает лист синим. А вот этот кривобокий ярко-рыжий круг, из которого во все стороны торчат палки, наверно, солнце. Что ж, довольно неплохо для существа, которое за всю свою жизнь только и научилось, что сражаться.
Хлопаю в ладоши. И теперь уже теряется он. Оглядывает комнату, и я вижу, как в его глазах вспыхивает лукавый огонек.
Поднимается вверх — кажется, эта техника называет у них сонито? — к самому окну, и ставит свой рисунок перед решеткой.
Отпускается и садится на ковер, опираясь на руки и чуть наклоняя голову. Поворачивается ко мне и предлагает сесть рядом. Так мы сидим и молча смотрим на нарисованное светило.
А потом он говорит:
— Солнце похоже на тебя. Рыжее, теплое и дающее жизнь. Но солнце ведь нельзя запереть? Солнце одно же для всех… Но… если ты уйдешь… эти цветы… они завянут… Не уходи…
Приподнимает за подбородок мое лицо и целует, легко и робко, будто с извинением, и смотрит, так странно и радостно, что я понимаю — на планетах голубых солнц тоже есть жизнь…